Глава 4
Просторы равнинной местности настораживали. Мелкими группами перешли болотистую пойму речки Ржавка и вошли в небольшой болотистый лес в окрестностях деревушки Княженка. Кто-то из местных жителей показал в болоте гать, ведущую к островку суши, где с трудом разместили раненых (их было девять человек). Принесли бойцов на самодельных носилках, утопая по пояс в болотной жиже. Вечернюю тишину изредка нарушали далёкие отголоски взрывов гранат и автоматных очередей. Немцы в который раз прочёсывали лес. Упустив «Славный», враг зверствовал… У обнаруженных на местах боёв трупах партизан фашисты выкалывали глаза и на телах вырезали звёзды. Полыхали в огне пожарищ Каменка, Рысков, Перекоп…
На следующий день разведчики нашли истерзанные тела Лаптеева, Писарева, Осетрова, Коняева, Левыкина и Софийкова.

– Братья, дорогие сестрички, всем, кто уцелел в этом аду, я говорю спасибо, – так начал утреннее совещание Шестаков. – Поверьте, меня ничто не радует: ни спасение, ни добытые трофеи, ни секретные документы, ни награды, которые объявили фашисты за нашу ликвидацию. Не радует потому, что с нами нет тех, кто вчера погиб. Их потеря для отряда – невосполнима. Ей нет цены, ей нет даже объяснения… Единственное, что я могу сделать для оставшихся живых, это объявить благодарность за сплочённость, единство, стойкость и храбрость! Я клянусь, что до последнего дыхания буду рядом и не отступлю ни на шаг от жизненных принципов и веры в Победу! Я научу вас воевать и бить фашистов так, чтобы советские дети никогда больше не слышали о фашизме, – и, найдя глазами Давыдова, спросил, – Илья, как состояние раненых? – Марк Подвербный, Анатолий Соловьёв и Иван Желанов скоро будут в строю, – Давыдов с сожалением посмотрел на командира, левой рукой он то расстёгивал, то застёгивал ремешок часов. – Кабыр Абашев очень тяжёлый…
Вельшаков, скорее всего, не сможет в скором времени встать на ноги. Пётр Борисов, Афанасий Сибенев и Пётр Уколов – очень тяжёлые. Вторичное ранение Ивана Хромова тоже тревожит… Всё было бы легче, если бы были лошади и хотя бы несколько телег. Но… – Илья! Пока нет Оборотова, готовь представления к награждению орденом «Красная звезда» Абашева, Вельшакова, Хромова, Мадея, Исаева, Шинкарева, Садовникова, Зайпольда и Шеретнева! Остальные бойцы ещё раз подтвердили преданность, сплочённость, высоту боевого духа и патриотизм в сложнейшей ситуации, поэтому тоже готовь материалы о награждении их медалями «За отвагу»!
– На убитых, товарищ командир?..
– Посмертно…
– Есть!
– Рыкин… Вася!
Шестаков не мог говорить, ком горечи, обиды и жалости подкатил к его горлу, и он изо всех сил боролся с этой слабостью.
– Простите, друзья! Хоронить Сашу будем завтра на кладбище в деревне Каменка с почестями, там же похороним и всех погибших друзей, тела которых мы обязательно соберём на поле боя… Ни один фашист, ни его пуля, снаряд или бомба не заставят нас изменить наши цели. Только здесь, в белорусской земле, встречу с которой мы так долго ждали, бойцы отряда «Славный» найдут вечный покой! В этом болоте мы просидим несколько дней, к сожалению, без огня и пищи… Время даров леса ещё не пришло, поэтому вспоминайте, как учили преподаватели выживать в тяжёлых условиях. Тебе, Василий, необходимо разведать, где мы находимся, по возможности добыть продукты и отработать маршрут дальнейшего движения. Свободным от нарядов бойцам приказываю оказать доктору помощь в изготовлении носилок и укрытии раненых на случай непогоды. Комбинезоны, которые нас спасли, пока не снимать! Возможно, они нам ещё пригодятся…
…День уже клонился к закату, когда Мадей с группой в двенадцать человек нашёл отряд. Бойцы хоть и улыбались «французу», вкладывая искренние эмоции в рукопожатия и в объятия, но у каждого в душе были тоска и тревога. Конрад кряхтел, его лицо «украшала» едва заметная улыбка. Она «пряталась» глубоко в уголках губ и мгновенно исчезала.
– Затискали, черти, – выдавил он из себя и тихо ушёл в мелколесье.
Без внимания не остался и Зайпольд, который принёс тело Саши Долгушина. Неразговорчивый австриец всё время молчал и, подойдя к командиру, обратился к нему шёпотом:
– Анатолий Петрович, хочу вас просить. Многие спорт- смены раньше, да и сейчас, отказываются от наград и званий… Я тоже не хочу, чтобы вы представляли меня к ордену. Помните велосипедиста Грушина, который собственноручно уничтожил восемь танков и остановил фашистов, получив многочисленные ранения? В госпитале тогда у него извлекли из тела девяносто два осколка… Он отказался от звания Героя Советского Союза, мотивируя тем, что его друзья погибли… У меня тоже погиб друг… Самый лучший мой друг! Я без него не хочу получать такие награды! Попросите Оборотова, пусть он не готовит на меня никаких документов! Я воюю не за награды, я воюю за свободу и независимость вашей страны, вашего прекрасного народа, ваших будущих детей и внуков. Не думайте, что я бы принял награду Австрии. Нет… Я бы от неё отказался, если бы погибли мои товарищи.
– Виктор, как ты хорошо сказал, – Шестаков обнял товарища. – А есть люди, которые ничего не сделали, но с пеной у рта будут рассказывать о своих «заслугах». А есть такие, как ты, которые многое сделали на этой проклятой войне… Я понимаю, не каждый сможет бежать со взрывчаткой сорок килограмм весом на лыжах через линию фронта, а потом ещё возвращаться назад… Не каждый сможет сидеть сутками в болотах без сна, еды и тепла. Не каждый заступится за девушку, на которую напали бандиты. Но… Долгушин это делал. Это делаешь и ты. Терпеливо, спокойно, выдержанно, с чувством мужского достоинства и чести! А ведь Саше всего тридцать один год …
– Закончится война и я, товарищ командир, обязательно добьюсь, чтобы именем младшего сержанта Долгушина Александра Максимовича назвали одну из улиц в Москве или ином городе Советского Союза, а, может, в этой деревушке. Даже наше спортивное общество «Динамо» заслуживает его имени!
– Я поддержу тебя, Виктор, – прищурив добрые глаза, наполненные слезами, Шестаков пожал ему руку. – Быстрее бы она закончилась…
(Зайпольда Виктора Оттовича не стало 22.06.1983 года. Пройдя войну без ранений, он получил незаживающие рубцы на сердце. Он до конца жизни чувствовал, что он и его друг, немец и русский, шли по войне рядом, будто на соревнованиях, плывя в одной лодке до последнего гребка веслом и запредельного напряжения мышц. Работая в обществе «Буревестник», Виктор Оттович на встрече с советским писателем Максимом Горьким согласовал вопрос о присвоении имени Александра Долгушина молодому спортивному клубу. За почётный трофей – сереб- ряную фигурку спортсмена с веслом – в те годы боролись сильнейшие гребцы Советского Союза).
Только на третий день похоронили Долгушина. На деревенском кладбище у деревушки Каменка прошёл короткий траурный митинг. После слов командира свои стихи прочитал Давыдов. Стоя на краю могилы, он в дрожащей руке держал измятый листок бумаги, набежавший ветер теребил его пышные волосы…
Ветер из глаз вышибает
слезу…
Куда это Сашу сегодня
несут?
Возле широкого дуба…
ряд в ряд
Зачем партизаны сегодня стоят?
Сквозь листья проклюнулась свежая синь…
Вчера на повозке сидели мы с ним.
О чём же мне Саша вчера рассказал?
Пастью в земле возле дуба – провал!
Солнце лучами пронзило росу,
Ветер из глаз вышибает
слезу…

Боль и горечь утраты, скупые слёзы в этот день были нормой.
… Ранним утром к деревне Ударник подъехала группа разведчиков во главе с Оборотовым. Уставшие и голодные люди сделали привал на опушке леса. Михаил назначил Латышева и Кудрявцева охранять стоянку и отправил Коровина и Коровацкого в деревню раздобыть харчей.
– Хоть ржаной муки попросите, – шёпотом попросил он и строго добавил, – только без сюрпризов, силу не применяйте. Дадут – берите, не дадут – бегите.
Ночь медленно «уползала» за горизонт, и едва заметная заря нежно касалась верхушек деревьев. Бойцы притаились за глухой стеной бревенчатого сарая. В лесу неожиданно закричала сова, издавая звуки человеческого смеха, от которого по телу побежали мурашки.
– Чтоб ты провалилась, – озирался по сторонам Иван Коровин. – Никогда раньше ничего подобного…
– Замолчи, – прошипел Коровацкий и рукой указал на две тени, промелькнувшие на фоне ещё тёмного неба в сторону деревенской улицы. – Видел?

– Угу…
– Прячутся, значит свои…
– Наверное, тоже за жратвой пришли?
– Давай за ними.
– Ваня, погоди, – было видно, что Коровин ещё не «отошёл» от совиного хохота. – Давай посмотрим…
Тихо скрипнула калитка, и едва приглушенный голос пропел:
– Хлопчыкi, родныя, немцы ў нас. Бяжыце! Якая ежа? У хатачцы няма нiчога… Самi крапiўку ямо. Вёсачка пустая, нiкога няма, толькi немцы…
– Вот тебе и ржаная мука, вот тебе и сюрпризы…
– Да замолчи ты, – разозлился Коровацкий. – Пошли узнаем кто это! Может, наши…
– Какие тут наши…
– Я говорю, пошли.
За углом сарая раздалась сопение и знакомый голос Анатолия Званского снял напряжённость:
– Ну что, Джураев, съел ты свой «бишбардак»?
– Некрасиво говоришь, ата, – со среднеазиатским акцентом произнёс Тукакул. – Бишбармак… Так называется… Тихо. Ухами слышу, тут кто-то ест…
– Ты опять за своё.
– Ай, наши. Иваны… наши…
Обнялись парни, обрадовались неожиданной встрече.
– Где вы стоите?
– В этом лесу…
– И мы здесь…
– Во, чертята! – худощавый Званский ликовал. –
Земля-то большая, а такая тесная! Как я рад, что мы встретились! Шестаков оставил нас в обороне, а сам с частью отряда пошёл на прорыв… Мы просидели в лесу трое суток и напрочь потеряли связь с командиром. Кто только мимо нас не проходил: и фашисты с собаками, и конная команда карателей, и группа миномётчиков, и даже власовцы… Мы, как жабы, сидели в болоте и ждали… Когда вышли, ужаснулись от того, что увидели. Натворили сволочи! Всюду кровь, сгоревшие и изуродованные тела, пепелища… А вы с командиром или тоже его ищите?
– Мы с Мишей. У нас хоть лошади есть… Пошли, соберёмся вместе. Думаю, через день-два основной отряд найдём.
Обойдя деревню стороной, углубились в ржаное поле. Аккуратно раздвигая колосья, первым шёл Иван Коровацкий. Запах ещё несозревшей нивы дурманил голову, пробуждая аппетит.
– Скоро хлеба созреют, помогать крестьянам будем с уборкой, – тихо сказал он. – Как бы немцы не опередили…
– Молчи, – Джураев, идущий вторым, резко остановился и поднял руку. – Стонет кто-то…
– Чуткий ты, Тукакул, – улыбнулся Званский и похлопал товарища по спине ладонью. – Давай, иди! Привык у себя в степях каждый шорох…
– Ты, баранчук, совсем малый. Твой ухо низко толко слушает. Я стон слышу… Ай, что говорить, человек помощь зовёт…
Джураев сделал несколько шагов в сторону и резко припал к земле.
– Я нашего… друга нашла, – почти закричал он, поддерживая одной рукой голову тяжело раненого Борисова. – Живая ещё! Воды просит.
…Борисов, раненый разрывной пулей в ногу, уйти с поля боя не смог. Превозмогая боль, он переползал от дерева к дереву, пока не углубился в болото. Рядом слышалась немецкая речь, немцы после боя собирали трупы своих убитых. В разных сторонах леса раздавались автоматные очереди. Они то удалялись на какое – то расстояние, то приближались. В очередной раз автоматная очередь раздалась совсем рядом. Раздвинулись кусты, и коренастый фашист увидел неуклюже лежащего бойца.
– Schlampenarsch!
Немец громко выругался и расстрелял почти половину рожка по ногам Борисова. Сжав от боли зубы, боец лежал, не подавая признаков жизни.
Только к вечеру немцы покинули лес.
– Надо выползать из этого чёртового болота в сухой лес, – подумал парень, с трудом опираясь на сильные руки. – Как же в темноте найти такое место?
Он полз всю ночь, пока не наступило изнеможение. Его организм перестал сопротивляться, всё вокруг завертелось в бешеном круговороте и Борисов потерял сознание. Пролежал он почти до обеда. Медленно возвращающееся сознание уловило звук жужжащих возле его ног мух. Боец поднял голову и сквозь редкие деревья на опушке леса увидел небольшую деревню. Чтобы доползти к ней, надо было пересечь поле озимой ржи. Ветер приносил запах дыма и звук текущей воды.
– Пить, – с трудом прошептал он пересохшими губами. –
Дайте воды…
Именно эти стоны и услышал Джураев.

…Двое суток сидели бойцы в болоте без огня и пищи, порой стоя часами по пояс в вонючей грязи. Посланные в разведку Шестаковым люди ещё не вернулись, поэтому настроение у командира было тяжёлое. Он и сам понимал, что фашисты не остановятся после такой неудачи и продолжат активно искать отряд.
Первым из разведки вернулся помощник Рыкина – Михаил Каменщиков. Его худое лицо почернело и осунулось. Глаза, наполненные грустью и тревогой, слезились. Вести, которые он принёс, были тревожные: во многих сёлах стоят немецкие танковые подразделения, по дорогам рыщут отряды кавалеристов.
– Есть только одна возможность спастись – в тёмное время перейти Днепр, – тихо сказал Михаил Ипатович и, глядя на карту в руках Шестакова, добавил, – у деревни Кистени я заметил паром. Если его подлатать, то можно перевезти и обоз…
– Спасибо, Миша, – поблагодарил командир и задумался. – Вынужден пока отказаться от твоего предложения, не весь ещё отряд в сборе. Уйдём – поставим их в тяжёлое положение. Давайте подождём остальных.
Командир, изучая донесения разведки, детально проработал маршрут дальнейшего движения и принял решение ночью перейти шоссе Москва – Варшава и углубиться в лесной массив на левом берегу Днепра. Выбранная им по карте деревня Свержень привлекала его внимание. Уютно разместившись на берегу реки Рокотун – левом притоке Днепра – она утопала в густых зарослях старых лип и черёмухи. Две параллельные улицы с узкими переулками были застроены усадебного типа домами и упирались в развалины церкви Рождества Богородицы, в которых можно не только укрыться, но и занять удобную позицию при опасности. По данным разведки, её каменные стены, возведённые ещё в середине девятнадцатого века, могли выдержать миномётные и артиллерийские удары. Кроме того, в этих местах где-то базировалась одиннадцатая Быховская партизанская бригада Федота Прокофьевича Подоляна, сформированная полтора месяца назад. Она действовала в Быховском, Кличевском, Кировском и Рогачёвском районах Могилёвской и Гомельской областей, и её партизаны уже знали о бедственном положении, случившемся с отрядом «Славный».
Шестакова заинтересовал и сам Подолян (17.07.1909 – 04.01.1971). Уроженец Винницкой области, коммунист, он с одна тысяча девятьсот тридцать первого года находился в рядах Красной Армии, зарекомендовал себя активным участником боёв с фашистскими захватчиками на оккупированной территории Белоруссии, впервые встретив врага ещё под Слонимом.
– Анатолий, большие проб-
лемы с Абашевым и Уколобым, – наклонившись к уху командира, прошептал Давыдов, пытаясь скрыть разговор от остальных. – Надо искать аэродром…
– Что ты мне на ухо шепчешь, – нервно отреагировал командир. – Я не девка тебе. Зови Рыкина!
Рыкин пришёл через четверть часа…
– Вася, я удивлён такой расторопностью, – нервно сказал Шестаков, строго глядя на заместителя. – Остров, как кухня, а ты его будто Красную площадь проходишь. Где тут можно застрять?
– В болоте…
– Умник. Давай кое-что обсудим… Возвращаться назад не будем, пойдём вперед – погибнем. Выбирай.
– Ты меня прости за откровенность, но блуждать по просторным полям Гомельщины, нет смысла. Дорог здесь тысячи, их переходить надо. На каждой фашистские танки и пехота… Предлагаю идти на север, к Могилёву…
Договорить Рыкин не успел, в болото упало несколько гранат, сброшенных с «фокке-вульфов», контролировавших периметр района операции.
– Профилактика, – нервно вжав голову в плечи, прошептал Рыкин. – Хотят нас выкурить на открытую местность и там добить.
– Ты мне хорошую мысль подал… Просачиваться дальше будем малыми группами. Позови-ка Зайпольда, почитаем с ним, что нам немцы накарябали…
Изучив карту и документы, оказавшиеся в полевой сумке убитого Аманна, Шестаков теперь досконально знал места расположения частей и поставленные перед ними задачи. Не вынимая трубку изо рта, он посмотрел на Виктора добрым взглядом.
– Ты, Виктор, не представляешь, что ты сейчас сделал.Ты отряд спас!
Ночью разведчики привели трёх партизан из бригады Федота Прокофьевича. Выделенные Подоляном для сопровождения отряда в предстоящем переходе, они принесли хлеб и сало.

Продолжение следует.